В начале января 1797 г. фельдмаршал собирался просить об увольнении его от командования войсками по несогласию с некоторыми из армейских реформ нового императора. Д.И. Хвостов в это время, как и в предшествующие шесть лет, снабжал Суворова информацией о происходящем в столице, при дворе, а также давал советы как вести себя в той или иной ситуации, складывавшейся во взаимоотношениях полководца с Петербургом. Поэтому рассматривая корреспонденцию фельдмаршала следует учитывать, что перед нами своеобразный диалог с Хвостовым. Многое в посланиях Суворова является ответом на различные замечания, предложения, соображения, высказанные последним. Вне этого контекста интерпретировать переписку фельдмаршала весьма затруднительно, толкование ее содержания может быть весьма различным. Именно так, на наш взгляд, обстоит дело с изложенным в письме от 6 января 1797 г.: "Совесть мне воспрещает надеть военный пояс против герба России, которой я столько служил. Разве без головы или прусский в прусской службе. Здесь Александру Дмитриевичу (маленький сын Хвостова - К.К.) кокард Петра Великого, который я носил и не оставлю до кончины моей" 22.
Думается, что данная сентенция может являться ответом фельдмаршала на вопрос, предположение или предложение Д.И. Хвостова о возможности перехода А.В. Суворова на иностранную службу. В самом обсуждении этой темы не было ничего особенного, поскольку в 1793-1794 гг., в ситуациях, когда Суворов считал себя обиженным и несправедливо обойденным верховной властью, он дважды официально просил: "... Высочайше повелеть меня... уволить волонтером к немецким и союзным войскам..." 23. Во время конфликта рубежа 1796-1797 гг. фельдмаршал вспоминает о том, что у него осталась "... власть Выс[очайшего] указа 1762 году (вольность дворянства)" 24. Этот указ, как известно, декларировал, кроме права служить или не служить в России, еще и право дворянина выезжать за рубеж и поступать на службу к иностранным монархам. В январе 1797 г., обдумав различные возможности, Суворов предпочел лишь отказаться от командования войсками и просил Павла "... о Всемилостивейшем увольнении меня в мои здешние кобринские деревни на сей текущий год" 25. В письмах же к Хвостову вполне возможно содержатся обьяснения причин, по которым фельдмаршал в данное время не может поступить на службу другой державы. Во-первых, это общее его неодобрительное отношение к "волонтерству": "И великий Кобург мерсинер (наемник - К.К.), но ни я, ни русские - они отечественники - различие иностранных правлениев с российским" 26. Во-вторых, в отличие от 1793-1794 гг., Россия находилась в этот период в весьма сложных отношениях с Пруссией и Австрией, так что не исключалась даже возможность войны с первой. Отсюда опасения Суворова как бы не оказаться на службе у державы, которая вступит в конфликт с его родиной, "... которой я столько служил." А поскольку он не желает стать "прусским в прусской службе" или лишиться головы за измену, то следует вывод: "Я, Боже избавь, никогда против отечества" 27.
Еще одним доказательством причастности фельдмаршала к "смоленскому делу" М.М. Сафонов считает то, что "среди членов кружка было несколько человек, лично связанных с Суворовым." Исследователь называет М.Д. Балка, М.И. Зыбина, П.Г. Гагарина 28. Насколько это утверждение обосновано? Сафонов посчитал, что М.Д. Балк "... близкий Суворову человек ... очевидно, родственник А.М. Балка, управляющего новгородскими деревнями Суворова", опираясь на утверждение В.С. Лопатина в комментарии к суворовскому письму от 1796 г., а последний, в свою очередь, вероятно почерпнул это у составителей именного указателя к предыдущей публикации корреспонденции полководца 29. Однако данное мнение основано на недоразумении, поскольку в указанном письме явно имеется в виду А.М. Балк, так как речь идет о подготовке для Суворова дома в "Новгородских деревнях". Что же касается Михаила Дмитриевича Балка, то он никогда не состоял под командой Суворова и не упоминался в его переписке. Близкое его родство с А.М. Балком требует доказательств, поскольку эта фамилия была весьма разветвленной 30. Михаил Иванович Зыбин упомянут Суворовым лишь однажды, когда в 1788 г. генерал-аншеф просил начальника канцелярии Потемкина В.С. Попова в последних строках своего письма из Кинбурна: "... ежели можно, пособите ему в его прозьбе..." 31. Более сведений о том, что Зыбин пользовался "покровительством Суворова" не имеется и после 1788 г. он под начальством Александра Васильевича не состоял. В письме от 13 декабря 1792 г., на которое также ссылается М.М. Сафонов, определенно упомянут другой Зыбин, скорее всего адьютант Суворова в обер-офицерских чинах, тогда как Михаил Иванович еще четыремя годами ранее был подполковником 32. Наконец М.И. Зыбин был полностью оправдан Линденером, который, после ознакомления с добровольно переданными полковником в следственную комиссию личными бумагами, донес генерал-прокурору о том, что сведений, подтверждающих связи Зыбина с заговором не найдено 33.
Однако наиболее интересная ситуация складывается с наличием в списке Сафонова князя Павла Гавриловича Гагарина, который аттестован исследователем как "сын одного из участников панинского кружка ... (сочинитель антиправительственных песен и стихов)...", который "видимо, тоже был близок Суворову." При этом автор ссылается на Русский биографический словарь, в котором однако содержатся совсем другие сведения. До 1799 г. П.Г. Гагарин с Суворовым вероятно вовсе не встречался, зато в 1793-1794 гг. служил при штабе известного антагониста полководца, князя Н.В. Репнина. Адьютантом к фельдмаршалу Гагарин был назначен уже в Италии, после чего на него посыпались императорские милости: чин полковника в преображенском батальоне Его Величества, генерал-адьютантство. "Причиной такого быстрого возвышения Г. было то, что фаворитка Павла I княжна Анна Петровна Лопухина призналась Государю в своей любви к Г. 8 февраля 1800 г. произошло венчание Г. и княжны" 34. Со стороны императора это весьма странный способ наказания "сочинителя антиправительственных стихов и песен"... Вряд ли можно считать, что Суворов "представил в столицу новые доказательства своей политической неблагонадежности" и когда, уже будучи в Италии, просил Ф.В. Ростопчина исходатайствовать у императора прощение для заключенного в крепость А.М. Каховского и прислать его в действующую армию. М.М. Сафонов пишет, что "разумеется, просьба не была удовлетворена" 35. Однако, судя по всему, она и не дошла до Павла, поскольку "... Ростопчин ответил, что ходатайствовать за Каховского "еще рано" 36. Эта просьба фельдмаршала, скорее всего инициированная кем-либо из офицеров, ранее знавших Каховского, имела целью дать ему возможность загладить свою вину на поле боя и не видно каким образом она повлияла в отрицательном смысле на отношение императора к Суворову.
Собственно вышеизложенными соображениями и исчерпывается фактическое обоснование М.М. Сафоновым своего нового обьяснения причин предсмертной опалы Суворова. Утверждения же о том, что "в воображении царя" имя полководца было связано с братьями Зубовыми и "всякие новые сведения о конспиративной деятельности и Зубовых, и "молодых друзей" наследника престола являлись одновременно ударом и по Суворову, так как после признаний Кряжева в конце 1798 г. все эти имена были связаны в один узел" 37, не подкреплены источниками. Неизвестно какие именно бумаги передал в начале февраля 1799 г. Павлу I Линденер, поскольку исследователь не указал откуда именно почерпнуты им эти сведения. В работе Т.Г. Снытко никаких данных по этому поводу не содержится. Фигурировало ли вообще имя Суворова в донесениях следствия императору? Если да, то в каком контексте? Ответов на эти вопросы М.М. Сафонов не дает, а без них судить о возможном влиянии "раскрытий" Линденера на судьбу Суворова невозможно, равно как и утверждать, что "... никакие победы не могли заставить Павла I забыть о том, что Суворов в свое время не донес на Каховского..." 38. Ведь об интересе властей к сообщенным Кряжевым фактам ничего не известно. Нет сведений о том, предпринимались ли попытки проверить данные о наличии у Каховского уже в 1796 г. плана государственного переворота и причастности к ним Суворова хотя бы путем допроса людей из бывшего окружения фельдмаршала в Тульчине. Показания Кряжева на их судьбе как будто бы не отразились 39.
Думается, что М.М. Сафонов напрасно с ходу отверг мнения предшествующей историографии по поводу последней опалы Суворова. В нашу задачу не входит доказательство альтернативного обьяснения причин этого события, но все же нельзя не обратить внимание на возможную связь его как с изменениями во внешней политике Российской империи вт. пол. 90-х гг. XVIII в., так и с особенностями личности Павла I. Обе эти причины уже рассматривались историками, правда, как правило, без взаимной связи. Прежде всего следует отметить, что почти все лица, причиной падения "кредита" которых при дворе М.М. Сафонов считает причастность к "смоленскому делу" - А.Б. Куракин, А.А. Безбородко, В.П. Кочубей, являлись противниками войны с Францией. Историки дипломатии придерживаются мнения, что в нач. 1799 г. они впали в немилость именно в связи с этой своей позицией 40. Далее, на наш взгляд, сомнительно утверждение М.М. Сафонова о том, что "когда тучи сгустились над головой Суворова" в нач. 1799 г., "затевать "дело" против него было невозможно" по причине требования Австрии и Англии назначить полководца командующим союзной армией в Италии 41. Павел вступал в войну с намерением сделать Россию основной силой европейской политики, дабы установить на континенте выгодное ей "равновесие", не останавливаясь при необходимости и перед тем чтобы "предписать закон Венскому двору" 42. С учетом особенностей личности императора кажется невероятным, чтобы он уступил давлению какого-либо иностранного двора в вопросе назначения главнокомандующим человека, подозреваемого в соучастии в заговоре с целью свержения своей особы с престола!
Между тем, в начале 1800 г., возвращавшийся из армии в Россию Суворов совершил ряд шагов, которые вполне могли раздражить Павла I до той степени чтобы он выказал генералиссимусу знаки своего неудовольствия. По мнению современного исследователя мировоззрения императора "... характерной чертой личности Павла Петровича является его стремление к законности, весьма своеобразно понимаемой как возможно более точное и быстрое выполнение всех указов, циркуляров и предписаний, особенно если они исходят от государя" 43. Как известно, в декабре 1799 - январе 1800 гг. Россия совершила резкий поворот в своей внешней политике, выйдя из войны и второй коалиции против Франции. В период с января по апрель 1800 г. император фактически разорвал отношения с бывшими союзниками. Более того, уже в январе Павел говорил о своей готовности откликнуться на мирные предложения Бонапарта 44. Однако Суворов в это же время вел в Чехии переговоры с английским посланником в Вене Минто и австрийским представителем Бельгардом, а также неаполитанским дипломатом Галло, которые пытались предотвратить выход России из коалиции 45. Хотя генералиссимус, судя по всему, держался в рамках данных ему из Петербурга инструкций, не было тайной что он ждал возобновления войны и возможно "был против выхода России из коалиции" 46. Вряд ли это могло понравиться императору, который, кроме того, в свете нового направления своей внешней политики, был вероятно уже не заинтересован в чрезмерном акцентировании внимания на недавних успехах русского оружия в Италии.
Еще одной характерной чертой Павла являлось то, что "лица, уличенные в отступлении от установленного порядка, сурово наказывались, вне зависимости от тяжести проступка и прошлых заслуг" 47. В этой связи мы бы не рискнули считать "вздорными" возможные причины недовольства императора Суворовым из-за состояния российских войск, возвращавшихся на родину. Кроме того генералиссимус в первой половине марта 1800 г. "отказался выполнить переданное ему пожелание Павла I сложить с себя звание австрийского фельдмаршала" и даже высказал желание появляться в Петербурге в этом мундире 4848. Это последнее могло быть расценено императором уже как непозволительная дерзость и открытая демонстрация против его политики.
Исходя из всего вышеизложенного, мы считаем, что М.М. Сафонов не привел достаточных доказательств для обоснования своего мнения о причинах предсмертной немилости А.В. Суворова. Тем более нет оснований для столь решительного вывода, какой сделан им на страницах газеты: "... Павел ни на минуту не забывал об изменнических "конспирациях" Суворова. Поэтому вместо триумфа по возвращении его ждала вполне заслуженная опала" 49. Явные знаки неудовольствия, которые оказал император генералиссимусу по приезде его в Петербург еще требуют своего обьяснения. |
